собраний занимаются одною пустою суетностью и какими-то загадочными познаниями каббалистическими, алхимическими и тому подобными, которых, как, наверное, можно сказать, они ни сами не разумели, и других только в грех неведения вводили». Враг «бесплодного увлечения» алхимией, каббалистикой, магнетизмом и златоделанием, Невзоров считал необходимым бороться с этим «мнимым» свободным каменщиче-ством, но после закрытия «Друга юношества» и «Сионского вестника» он уже не имел возможности выступать в печати и поневоле должен был ограничиваться формой писем и посланий, которые, видимо, распространялись в рукописях заинтересованными кругами.

Не сочувствуя, как истинный масон, каким бы то ни было проявлениям революционного духа в области политики, Невзоров, однако, понимал социальные и экономические причины революционных движений и находил им некоторое психологическое оправдание. В этом отношении любопытно его письмо к князю А.Н. Голицыну от 13 сент. 1890 г.: в нем высказано много крайностей, тон его истерический, чувствуется вражда к просвещению, не основанному на религиозном начале, но вместе с тем есть и вполне здравые мысли. Основная идея этого письма заключается в том, что «дела нестерпимые правящих производят мятежи». Среди этих «нестерпимых дел» Невзоров отмечает увеличение налогов, падающее своею тяжестью главным образом на неимущие классы, затем «великолепие и щегольство во всех родах установлений», театры, которые «для посетителей и семейств их служат поводом к разврату: для крестьян разорением, для лошадей, кучеров, лакеев и полицейских команд каторгою», и т. п. Вместе с тем он называет университеты, духовные академии, лицеи, благородные пансионы при университетах «алтарями ложного просвещения», от которых ближним «кроме великого вреда пользы почти нет никакой». Он приветствует учреждение Священного Союза, главная цель которого, по его словам, «править государством по-христиански», но с грустью замечает, что эта высокая цель «всюду пренебрегается» и «от кро-вопийственных притеснений и налогов», естественно, рождаются революции[160]. Так причудливо переплетались в Невзорове и радикальные мысли, и реакционные настроения.

27 сентября 1827 г. Невзоров умер в большой бедности. На памятнике его в Симоновом монастыре высечены, помимо прочего, следующие слова: «Здесь лежит тело любителя истины, Максима Невзорова»[161]. С.П. Жихарев в своих «Записках» тоже подчеркивает эту сторону характера Невзорова: «Что за умный и добрый человек этот Максим Иванович, — говорит Жихарев. — Каких гонений он ни натерпелся за свою резкую правду и верность в дружбе, как искренно прощает он врагам своим и как легко переносит свое положение! При всей своей бедности он не ищет ничьей помощи, хотя многие старинные сотоварищи его, как, напр., Иван Петрович Тургенев, Иван Владимирович Лопухин и Походяшин, принимают в нем живое участие и желали бы пособить ему.

Душевны очи

Зрят тайны редкие среди глубокой ночи («Плач» Юнга)

Ходит себе в холодной шинелишке по знакомым своим, большею частью из почетного духовенства, и не думает о будущем; говорит:

“Довлеет дневи злоба его”»[162].

Действительно, Невзоров был масоном старого закала, каких становилось в эпоху Александра все меньше и меньше. Искание истины было вообще характерной чертой старшего поколения масонов; эту истину они искали в небе, с которым сливались в минуты мистических восприятий, искали и на земле, к которой стремились привить «небесное» в виде чистого христианского учения, не тронутого «внешнею церковью». Мистика и жажда общественной работы были их постоянными спутниками: они не жертвовали ради мистики служением ближнему, но и не пренебрегали мистическими переживаниями. Бескорыстие, независимость от сильных мира сего, глубокая образованность, непоколебимая честность, сознание долга — все это было предметом их нравственного культа, и всем этим отличался Невзоров как представитель масонства.

Как журналист, как писатель Невзоров не мог оставить по себе памяти: он не имел ни дарования сатирика, которым хотел порою быть, ни дарования публициста. Но и здесь, как мы видели, он обнаружил горячую веру в свои убеждения и ни разу им не изменил во имя посторонних соображений. Понимая масонство как идейную борьбу, Невзоров до конца жизни остался бойцом за идеи старого масонства против воинствующего духовенства, против новой формации масонов и даже против правительства.

Борьба была непосильна, но до отчаяния Невзорова не довела, и от нее он все-таки не отказался до самой смерти. Во всех этих отношениях Невзоров был типичным учеником новиков-ской школы и с этой стороны вполне заслуживает быть вписанным в историю русского масонства.

И. Кульман

Масонский диплом (собрание Д.Г. Бурылина)

Польское масонство[163]

«Кто ни борется в Польше за свободу совести, за свободу науки, за политическую, общественную и экономическую свободу, — говорит современный писатель Андрей Немоевский, — того раньше или позже назовут масоном». Хотя самостоятельные польские масонские организации давно уже прекратили свое существование, но слово «масон» употребляется в современной Польше весьма часто, объединяя в одну какую-то громадную семью свободомыслящего ученого, народолюбца, нигилиста, социалиста и атеиста. На самом же деле под этим словом надо разуметь лишь члена одного из тех тайных обществ, которые преследовали цели «духовного строительства», взаимного нравственного совершенствования и поддержки, распространения начал религиозной терпимости, равенства и братства.

Масонский ковер (собран. пр. пов. Врублевского)

Первые масонские союзы возникли в Польше в начале царствования Августа III (1735–1763), проникнув сюда непосредственно из Саксонии, и представляли первоначально лишь отделения дрезденской ложи «Трех белых орлов», основанной около 1738 г. побочным братом короля гр. Рутовским. Сначала союзы эти развивались очень слабо. С одной стороны, они подвергались преследованию духовенства, главным образом иезуитов, добившихся уже в 1738 г. временного закрытия всех масонских лож в силу буллы папы Климента XII «In eminenti»; с другой — сами они обнаруживали малую жизнеспособность, являясь простой аристократической забавой и средством к удовлетворенно личного честолюбия. Их распространителями были преимущественно жившие в Польше иностранцы и магнатская польская молодежь, Мнишеки, Потоцкие, Огинские, Виельгор-ские, основавшие несколько лож в Вишневце на Волыни, в Дукле и других местностях. Первые польские масонские организации следовали в эпоху королей из саксонской династии английским, немецким и французским образцам и находились в фиктивной зависимости от Великой Лондонской ложи, фиктивной потому, что в действительности они управлялись автономно, согласно правилам, предписываемым в книге брата де ла Тиерс «Histoire, obligations et statuts de la tres venerable confraternite de francs-macons», «предназначенной для общего пользования всех существующих на земном шаре лож».

Гораздо большее значение приобретает польское масонство при Станиславе-Августе Понятовском. Человек просвещенный и высокообразованный, Понятовский не только оказывал покровительство масонам, но и сам записался в 1777 г. в варшавскую немецкую ложу «Под тремя шлемами» и,